Попытки экранизации этой новеллы были. Ровно два раза. Продолжаем читку.

Третья (и не последняя) новелла сценария и фильма “Три” (в фильме это почти самая первая история).

Под пристальным наблюдением госбезопасности

Город среднерусской провинции. В бывшем Доме Культуры обосновался местный рок-клуб.

На сцене пятеро мужчин доигрывают свой концерт. Всем им уже за сорок. Долгое гитарное соло смешивается с жёсткой барабанной партией. Вокалист прижимает микрофон к груди, закрывает глаза и в полной неподвижности дослушивает последние аккорды. В его длинных, крепких и густых волосах пятьдесят процентов серебра.

Происходящее на сцене похоже на пародию выступлений западных коллективов начала восьмидесятых. Но когда закрываешь глаза, то понимаешь, что мужчины играют добротный хард-рок. Такое не стыдно завести даже на радио, в какой-нибудь специальной программе. Да, эти мужчины работают давно, профессионально и с любовью.

Под звон тарелок музыканты покидают сцену. Последним удаляется ударник. В зале раздаются аплодисменты и несколько коротких свистков. На бис группу никто не вызывает: публика через минуту забывает, что она делает здесь. Все торопливо движутся к выходу.

Зал пуст. Пара молодых парней быстро проходятся по рядам и собирают в пакеты пустые бутылки и попавшийся мусор.

На предпоследнем ряду, почти у выхода, сидит девушка. В руке у неё тёмная роза с очень длинным стеблем. На соседнем сиденье рюкзак.

Парень, что проходит через пару рядов от неё, останавливается, спрашивает:

- А ты чё здесь?

- Я Ростика жду.

- Ростика? – Парень смотрит на розу и после небольшой паузы спрашивает, – фанатка?

- Ну… вроде того, – и она коротко и нервно смеётся. Видно, что она устала.

- Долго ждать будешь… Пройди лучше туда, за кулисы…

Девушка, робко:

- Может, я лучше здесь подожду… Можно?

Второй парень кричит от сцены:

- Если дождёшься, проку от Ростика будет мало. Иди сейчас, чего время терять.

Девушка встаёт, забирает рюкзак, направляется к сцене.

На старом, крашеном и обшарпанном столе стоит бутылка “Белого аиста”, разномастные рюмки, нарезанные яблоки, сыр и хлеб.

Ростик, что стоял на сцене с микрофоном, теперь разливает коньяк. Девушка видит его сутулую спину и слышит его голос:

- Вроде неплохо отработали.

- Нормально.

- Ага, бывало и хуже.

На последней реплике все смеются и тянутся за рюмками.

Синхронно выпивают, тянутся кто за какой закусью.

Один из музыкантов смотрит на прислонившуюся к дверному проёму девушку. А девушка в свою очередь неотрывно смотрит на спину Ростика.

- Между первой и второй… – бодро предлагает один из музыкантов, и Ростик вновь берёт бутылку.

Тот, что заметил девушку, говорит:

- Ростик, кажется к тебе. – И кивает туда, где стоит вошедшая.

Ростик оборачивается, внимательно приглядывается к гостье, делает пригласительный жест бутылкой, полувопросительно предлагает:

- Присоединяйся?

Девушка оставляет на полу рюкзак, подходит к столу, протягивает Ростику цветок, который и поставить-то здесь некуда.

Ростик, плохо скрывая радость и своё над остальными превосходство, глупо спрашивает:

- Мне?

- Тебе, – спокойно отвечает девушка.

Ростик вглядывается в её лицо.

- Наливай-наливай, маэстро, – разбивает возникшее молчание один из соратников.

Ростик наливает и, не глядя теперь на девушку, спрашивает:

- Мы знакомы?

- Вполне возможно.

Мужчины один за другим – по мере наполнения – поднимают рюмки и ждут, когда к ним присоединится маэстро. Но маэстро не торопится. Его, кажется, несколько напрягает возникшая ситуация.

- И где мы могли встречаться?

- Да мало ли где! – бесцеремонно встревает один из. – Мир велик!

Девушка, не обращая внимания на реплику, отвечает:

- Допустим, в Муроме.

Самый бесцеремонный восклицает:

- Ростик, когда ты успел смотаться в Муром?!

Другой напоминает:

- Да он там жил.

Третий замечает:

- Когда это было? Тыщу лет.

Четвёртый:

- Совсем старые стали? Мы же прошлым летом там два концерта отработали.

- Точно! – Лицо Ростика проясняется, он протягивает девушке рюмку, – тебя как звать-то?

- Яна. Допустим. – Она берёт рюмку и, не дожидаясь мужчин, выпивает.

Мужчины коротко переглядываются, вместо чока приподнимают рюмки, Ростик успевает сказать:

- За Яну.

Выпивают и четверо мужчин, проведя костяшками узловатых пальцев по губам и переносицам, почти хором повторяют:

- Допустим.

Осенний вечер. Солнце уже спряталось, но ещё не совсем стемнело.

Музыканты стоят на ступенях Дома Культуры. У троих из них гитары в кофрах, у одного зачехлённые тарелки на плече, Ростик держит перед собой розу малопонятного цвета, за спиной у Яны потёртый рюкзак.

- Может, в “Старую Трапезную”? – предлагает один из гитаристов.

- Это кабак? – спрашивает Яна.

- Кабак. Но вполне приличный.

- Я хочу прогуляться, – говорит Яна, – с маэстро.

Ростик в некоторой растерянности глядит на своих музыкантов и пожимает плечами.

- Ладно… Мы будем некоторое время там. – И мужчины, не задерживаясь и не прощаясь, уходят.

Ростик и Яна в молчании идут по парковой аллее.

Ростик всё приглядывается к девушке, замечает:

- Такое впечатление, что ты очень устала.

- Я замёрзла… И очень хочу есть.

- Так пойдём к ребятам! – восклицает Ростик.

- Нет. Ты напьёшься.

- Откуда… Да с чего ты это взяла?

- Знаю.

- И что ты предлагаешь?

- Пойдём к тебе.

Ростик смотрит на часы:

- Хорошо, но надо в магазин успеть. Куплю каких-нибудь пельменей. У меня шаром покати.

Охранник в дверях магазина выпускает последних покупателей.

Ростик просит его впустить. Яна стоит поодаль.

- Ну всё, всё уже. Прошвырнись до ларька.

- Сань ты же меня знаешь. Пусти.

- А толку? Кассу уже закрыли.

- А на кассе кто? Любка?

- Ну, Любка.

Ростик наклоняется к уху охранника и что-то шепчет. Охранник оглядывается на Яну и нехотя открывает перед Ростиком дверь.

Яна лениво пинает ногами листву. Охранник, забыв о своей работе, разглядывает Яну. Не удерживается, спрашивает:

- Ты с Торговых рядов?

- Нет.

- А откуда? С цыганского микрорайона?

- Я из Мурома.

Охранник присвистывает.

Появляется Ростик. Прижимает к груди батон, пачку пельменей, майонез, бутылку азербайджанского коньяка. Весело сообщает:

- Представляешь, сволочь какая: пакет не дала.

Яна даже не пытается ему помочь. Яна холодно спрашивает:

- А роза где?

Ростик задумывается и отвечает:

- Вот чёрт. На прилавке оставил.

- Мм, понятно.

Идут вдоль блочных пятиэтажек. Яна несёт батон. В одной руке Ростика бутылка, в другой пельмени; из кармана куртки торчит майонез.

- А это правда, что за тобой КГБ следило?

- Ого, ты даже такие подробности моей биографии знаешь?

- Так ты об этом в каждом интервью рассказываешь.

- Ну, не в каждом, – обиженно тянет Ростик и воодушевлённо добавляет, – много они мне крови попортили. Видишь, вся голова белая.

- А семья у тебя есть?

Ростик отвечает не сразу, он приглядывается к Яне и сам спрашивает:

- Что ты подразумеваешь под словом “семья”?

- Что и все. Жена… дети.

Ростик останавливается у подъезда и, глядя Яне в глаза, говорит:

- Помнишь, что сказал Христос, когда ему сообщили, что за порогом стоят его родители?

Яна не отвечает. Ростик, после внушительной паузы и долгого проникновенного взгляда продолжает:

- Он сказал: “Где матерь моя и где дети мои?” Обвёл собравшихся своим взглядом и добавил: “Вот матерь моя и вот дети мои”. Приблизительно так всё и было. Поняла?

Яна не отвечает.

- Ладно. Пойдём. – Предлагает Ростик, зажимает пельмени под мышкой и открывает подъездную дверь.

Ростик на кухне. Высыпает в кипящую воду пельмени, смотрит неотрывно на дверь, свинчивает с бутылки крышку, наливает четверть стакана, махом выпивает, отламывает от батона горбушку, кричит:

- Через две минуты всё будет готово!

Яна в комнате Ростика. Переходит от одного плаката к другому. На всех – с группой или без – Ростик. С двадцатилетнего, вероятно, возраста до наших дней. Яна не замечает разбросанных по всем углам журналов, не замечает скомканного белья и и другого аморфного хлама. Она внимательно вглядывается в меняющееся лицо Ростика, останавливается перед настенным календарём за 1982 год (с его же портретом) и кричит:

- А что ты делал в восемьдесят втором?

В дверях появляется Ростик, смотрит на календарь, ностальгически объясняет:

- О, это в Москве. Был фестиваль международной дружбы. Мы выступали на открытой площадке. Это тогда называлось ВДНХ. За мир пели. А после нас – Дин Рид. Представляешь себе такое?

- А КГБ?

- Что ж… – Ростик вздыхает, – иногда приходилось наступать на горло собственной песне. Время такое было. Пойдём есть.

Пельмени уже разложены по тарелкам. В стаканах – на два пальца – чайного цвета пойло.

Яна поливает пельмени майонезом и тотчас принимается за еду. Ростик слегка ударяет своим стаканом по стакану, что стоит перед Яной, выпивает, неторопливо нанизывает на вилку пельмень.

- Чайник поставить? – спрашивает Ростик.

- Чайник???

Но этот ответный вопрос задала совсем не Яна.

В дверях стоит ещё одна девица, хиппового и потрёпанного жизнью вида, ровесница или чуть старше Яны.

- Что ж, поставь чайник, – грубо говорит она, подходит к столу и выпивает предназначенный для Яны коньяк.

- Давай только без скандала, – предлагает Ростик.

- А какой может быть скандал? – девица берёт с плиты чайник, наполняет его водой, – я же тебе сказала: не пройдёт и трёх дней, как ты приведёшь в дом ещё какую-нибудь козу.

Яна молча и спокойно ест.

- Извинись сейчас же. Это не какая-нибудь, это… это моя дочь. – И Ростик бегло, но ясно подмигивает Яне: поддержи, ладно?

- Я дочь Ростислава, Яна.

- И какая по счёту? – спрашивает девица у Ростика.

Ростик не отвечает. Ростик смотрит на Яну. Ему сейчас страшно.

- Не знаю, – говорит Яна, – надо сначала выяснить, сколько вообще у Ростика детей.

Ростик наливает себе коньяку. Горлышко бутылки мелкой дробью стучит по кромке стакана.

- Местная? – девица обращается на этот раз к Яне.

Но отвечает за неё Ростик:

- Вроде нет.

- Что значит – вроде? А ну-ка, дай паспорт. Посмотрим, из какого такого подзалупинска ты нарисовалась.

Яна привстаёт, вынимает из заднего кармана брюк мятый паспорт, протягивает его девице.

Девица перелистывает страницы, возвращает паспорт, изменившимся тоном говорит:

- Да уж… Тогда прости… Меня Женя зовут… Я тут что-то вроде домработницы. Можешь не обращать на меня внимания.

Яна встаёт, убирает в раковину тарелку, говорит:

- А чайник-то забыли поставить.

Женя чиркает под чайником зажигалкой, вспыхивает газ.

Ростик:

- Ян… а ты надолго?

Яна моет тарелку, отвечает сквозь шум воды:

- Вообще-то я собиралась сегодня уехать. Хотела только посмотреть на тебя… подарить розу… поцеловать и уехать. Чтоб ты думал, что тебя ещё кто-то любит.

- В принципе… – размышляет Ростик, – в принципе… если взять мотор… можно успеть на последнюю электричку.

Женя садится на табурет, берёт с подоконника будильник, замечает:

- Всё. Даже если такси вызвать… сегодня никак.

- Так ничего страшного, – почти радостно говорит Ростик, – можешь переночевать у нас! Позвони домой, скажи, чтоб не волновались. А утром я тебя провожу. Вместе позавтракаем и в часиков пять пешком до станции прогуляемся. Утром у нас особенно красиво. И тихо. Будто ты один на всём белом свете. Будто только ты и ангелы.

А Женя подло размышляет:

- Вообще-то через автовокзал рейсовый автобус до Мурома идёт. Не думаю, чтобы в нём не было мест.

- Точно! – восклицает Ростик, – в три ночи на автовокзале заправка. Я-то смогу с водителем договорится! Яна, это реальный выход. Рассвет в дороге, просто завидую.

Яна вытирает руки, садится, спрашивает:

- А ты не хочешь встретить рассвет в дороге?

- В смысле? Я тысячу раз встречал рассвет в пути. У меня же жизнь… сама знаешь какая…

- В том смысле, спрашиваю, не хочешь ли ты к нам в гости съездить? Спонтанно, как ты советовал в своём последнем интервью. Вот я и приехала спонтанно. Может и ты так же?

- А? – говорит Женя, – за базар надо отвечать.

- Слушай. Давай только без этого. Как ты умеешь всё наизнанку вывернуть, я знаю, – говорит Ростик Жене.

Женя собирается ответить, но звонит телефон. Она снимает трубку, протягивает её Ростику.

- Да? Привет. Нет, трезв как последняя… скотина. После расскажу… Ну, ты что, не знаешь современную публику? Им чем хуже, тем лучше… Время титанов прошло… Ладно, вы ещё сидите?.. Подтянусь, обязательно, да… Сань, я же тебе сто раз повторял: хочешь славы, стань педрилой. Зачем, перестань. Просто нужно носить женские чулки, подводить глаза и жеманно улыбаться нужным людям… Всё. До встречи. Всё! Отбой!

Ростик возвращает трубку на место, поворачивается к Жене:

- Санёк. Боюсь я за него, совсем с катушек слетел. Думает, что в этой дыре его кто-то хочет трахнуть.

Яна с Ростиком идут по ночному городу.

- А мама как?

- Мама? Нормально. Хорошо. Собирает газетные вырезки. Даже что-то подчёркивает и комментирует. У неё с тобой прямо какая-то бесконечная астральная дискуссия.

- Да-да, астральная дискуссия, это ты верно сказала.

И немного помолчав, Ростик ещё спрашивает:

- Ну… а в личном плане? Чисто в бытовом я имею ввиду… Есть у неё кто-нибудь.

- Чисто в бытовом – всё чисто, – пытается каламбурить Яна. – Твои фотографии и твои дурацкие песни.

- Зря ты так. Мои песни может и дурацкие, но они… они… это моё поколение.

- Ну-ну. Какие песни, такое и поколение. Или наоборот. Ты лучше во всей этой метафизике разбираешься.

Они сворачивают на аллею без фонарей.

- Долго ещё? – спрашивает Яна.

- А?.. Ну-да. Нет. Минут пятнадцать и придём.

На небе нет звёзд. Над головой кроны с ещё не опавшей, густой листвой.

Силуэты Ростика и Яны едва различимы.

Ростик бархатным и вкрадчивым голосом говорит:

- Да… Я один, мама одна… Видишь, как режим человеческие судьбы ломает… А со стороны кажется, будто всё в порядке, будто всё у всех хорошо…

Непроглядная ночь и звонкий смех Яны.

Конец третьей новеллы

Продолжение следует.

И последняя новелла “Взрыв“.

Вторая новелла “Посторонний“.

Первая новелла “Месть“.

Сравнить с фильмом.