Ребёнок показывает фокус и в самый важный момент просит на секундочку отвернуться. Уловка понятная и простительная, но при условии, что это шоу проходит в дружеской компании. Незнакомого артиста за подобный трюк извинить сложно. Поговорим сегодня о запрете на “мы видим” в сценарной записи.

Вроде бы понятно, что “мы видим”, “камера приближается” и “крупным планом сапоги” – это территория режиссёра или оператора, и не наше дело давать им советы (хотя, почему бы и нет, но дело в том, что совет скорее всего плох). Долгое время запрет на укрупнение кадра воспринимал как данность – пишем, мол, литературно и к техническим ремаркам не прибегаем. Давайте разберёмся в сути запрета. Ведь согласитесь, хорошую историю примут и с дилетантским “мы видим”. Возможно примут, но согласитесь и с тем, что подобный запрет легко обойти. Попробуем проявить творческую смекалку.

В каких случаях нам хочется сделать уточнение, укрупнение, фокус на определённом предмете? Чаще всего тогда, когда речь идёт о преступлении (хорроры, детективы и триллеры). Мы видим “чьи-то” руки, открывающие сейф; “кто-то” тащит тело жертвы; “какой-то” тип заводит автомобиль. Вроде бы легко обойтись без технических уточнений: руки в перчатках качают колыбель, бездыханное тело оставляет кровавый след на ступенях, ключ зажигания заводит мотор – автомобиль с тонированными стёклами выезжает из подворотни. Можем так? Легко. Вроде бы формальности соблюдены, запреты не нарушены, но всё равно что-то не так. Забегая вперёд скажу: режиссёр с оператором над утверждённым сценарием колдовать не станут. Если написано, что чёрная перчатка проворачивает ключ в замке, то так оно и будет снято. Мы увидим то, что автор мечтал обозначить как “мы видим”.

Давайте разберёмся с “мы видим”. Мы – это скорее всего зритель. Видим – акцент на детали. Видим это и не видим всего остального. То есть, предполагаю, не видим преступника. Ноги жертвы видим, а того, кто тащит её в подвал – нет. Что это значит? В повествование врывается автор и, размахивая ноутом, кричит, что здесь надо что-то скрыть, иначе будет неинтересно. Даже избежав запрета на “камера наезжает”, мы всё равно спалились. Приём, мягко выражаясь, устаревший (а если не мягко, то после подобной фокусировки теряется доверие к происходящему: автор преступника знает, съёмочная группа преступника видит, а зрителю показывают только какую-то часть, а попросту – дурят). Понятно, нет?

Формально обойти запрет это ещё не мастерство (ну, некий писательский навык, не более) и ни разу не драматургия. Драматургия начинается с момента, когда мы начинаем задумываться над ситуацией, в которой мы, видя всю сцену, хотим показать только часть этой сцены. Когда начинаем задаваться вопросом, а почему мы видим или должны видеть только часть? И ищем объяснение (убедительный ракурс), при котором наше “мы видим” будет оправдано. Преступник тащит жертву, но лицо самого преступника скрыто капюшоном. Преступник тащит жертву, но случайный свидетель, что прячется в подвале, видит только сапоги преступника (и, разумеется, появление свидетеля надо подготовить – вот и тянется одно за другим, из-за одной досадной “мелочи” приходится всё переписывать). Примеры хватаю первые попавшиеся, хватаю такие же штампы, как и “мы видим”, но вот в этом вот авторском ракурсе “мы видим” и проявляется как сам драматург, так и его отношение к зрителю.

Ещё раз. “Мы видим” – это как просьба отвернуться в тот момент, когда пора достать из рукава нужную карту. Да, мы должны её достать, мы знаем, что это за карта, но просьбу надо бы заменить какой-нибудь отвлекающей болтовнёй.

Спонсор поста есть, но назвать имени не могу. Спасибо вам, W.W. Надеюсь, что с наезжающими камерами разобрались. Дело не в том, что “редактор поймёт и простит”, а в том, что подобными техническими ремарками мы в первую очередь обманываем сами себя. Да, так до сих пор снимают. Даже в приличных сериалах подобный трюк иногда мелькает.